Метка: Проза

Раннее утро. Рассвет только-только начинает угадываться.

Радостное ожидание охоты будоражит и знобит.

Как ни старайся – двигатель ЛуАЗа не способен утихомирить себя в звонкой коробке высотных домов.

Выезд через арку перегораживает женская взъерошенная фигура, перечёркнутая в свете фар ружьём.

– Гена! – ярится жена друга, проталкивая мне на колени забытое оружие. – Вы на охоту собрались?!

Было дело, ой, было!

Впрочем, всё тогда получилось очень вкусно, честное слово!
Институтская общага. Лето. На всю девятиэтажку четверо парней. С разных курсов. И с разных этажей.

Навстречу друг другу нас бросил элементарный голод. И безденежье.
Общими усилиями наскребли пару проросших луковиц, сморщенную, забытую ещё с зимы морковку (зато крупную). Мало!

Разошлись по этажам, по кухням. 

Периодический рев пацанов сигнализировал, что добыча есть.
В итоге Саня притащил плоскую банку со шпротами. На самой верхней кухне у старшекурсников под плитой обнаружил. Мажоры! Шпротами разбрасываются!
Коля добыл пакет сладких сухарей. Наверное, из девчачьего блока. Разве парни позволят себе тратиться на глупости?! Мишка, радостно сопя, выставил на стол банку тушенки. Свиной. Моя добыча была гораздо скромнее. Сетка с почти безнадежно проросшей картошкой.

Впрочем, парни все армейцы. Вооружились ножами, почистили овощи, нашинковали лук и морковку.

Главное, никто не сомневался – варим горячее и, по возможности, более-менее жидкое.

Эх, какой славный суп-пюре получился! Вкус шпрот идеально оттенял пряность свинины. Кусочки мяса и рыбы нежно поблескивали в тарелках, терлись друг о друга в кулинарном экстазе.

Супчик славно шёл под сладкие сухари.

На втором или третьем курсе института сдавал сессию экстерном. В конце мая нужно было уже в пионерлагерь ехать. К морю. Быстро сдал все экзамены и зачеты, кроме одного. Очень старенький профессор уперся и всё. Много раз к нему ходил на кафедру. Причём каждый день посещал его утром, в обед и вечером. Меня сроки поджимают, а ему-то что? Он в своём праве. Говорит профессор, что неполные ответы даю на его вопросы, не совсем глубокие.

Прав, конечно, старый преподаватель, ответы так себе, но зато длинные, продолжительные. Я бы и короче отвечал, да беда в том, что профессор в силу возраста часто засыпал. Да. Впрочем, он имел такую привычку и во время лекций: говорит, говорит, потом тишина несколько минут, затем продолжает с того же самого места, на котором сон настиг. Сильный дед был!

В общем, отвечаю на вопрос, а профессор в спячку впадает. В целях экономии умных мыслей продолжаю говорить, но не по теме, а, скажем, о погоде, о девушках, о кино. Чутко всматриваюсь в лицо преподавателя. Как только ресницы вздрагивают, начинаю с последней фразы ответа.

– Вы это уже говорили, молодой человек!

Во, даёт!

Я менял тактику, не повторялся, но…

Взял я профессора измором. Подкатывался не только на кафедре. В аудиториях, в лаборантских, в деканате, в столовой, на улице. Да везде!

Но сдался преподаватель (извините!) в туалете. Он только из кабинки шагнул, а тут я с зачеткой наперевес.

Вздохнул профессор, тщательно вымыл руки, насухо вытер их платком, аккуратно развернул мою книжку на низком подоконнике и наконец-то вывел: «Зачёт»!

Ноябрь 81-го. Поступление на рабфак. Подготовительное отделение пединститута. Филологический факультет. Индивидуальное собеседование с преподавателями.

Что-то в тему отвечаю, что-то мимо выдаю. В голове каша, сумбур и винегрет. Как иначе! 1 ноября рано утром я ещё топтался в «Ариане» (аэропорт) в Кандагаре, а тут уже институт, девушки, профессура, «Отцы и дети». По въевшейся привычке правое плечо щупаю, ремень автомата поправляю. Но ничего, наглею, леплю ответы. Мы, кандагарские, вообще нагловатые. Уж извините!

За соседним столом в небольшой аудитории отвечает девчонка. Маленькая, худенькая. Кажется, из Дагестана. Тихим голосом говорит.

– Назовите, – это её допрашивают, – главных героев романа Горького «Мать».

– Мат, атэц и Павел Власов! – почти шепчет девчонка.

Оба мы прошли собеседование. Я наглостью, но громкой, девчонка тоже наглостью, но тихой.

Недаром же говорят, наглость – второе счастье!

Сразу после срочной службы работал на крупном предприятии мастером. В двух моих бригадах трудились взрослые дядьки. Занимались мы текущим и экстренным ремонтом оборудования цеха. Кроме слесарей были и сварщики. Сварные, как их называли. Один из них – Коля-Колюшок.

Коля был золоторуким, варил любым швом: хочешь – таким, хочешь – этаким, а хочешь, так вообще такенным. Интрига ни к чему, ясно же, что Колюшок работал тем лучше, чем был пьянее.

Никакой техники безопасности одним словом! И ничего не поделаешь, не интеллигенция гнилая, ни инженеришка-итээровец (как я), самый настоящий рабочий класс! На руках Колю носили. Он меня, молодого, успокаивал:

– Не боись, мастак! Я ж с понятием на высоте паяю!

И правда, Николай уже на трёхметровой отметке продевал через специальное стальное ушко на монтажном поясе прочную металлическую цепь, окутывал ею трубу или что там варил электросваркой, и намертво сваривал её концы. Работал как бог, иногда отхлебывал из армейской фляжки чего-то, и снова брызгал искрами. Иногда засыпал, тюкался головой в шлёме (терминология особая) о металлические предметы, легко засыпал и легко просыпался. Несколько раз на моей памяти срывался с разных высот, а они были серьёзными, до 50 метров, но досыпал положенное, карабкался на трубопровод и снова грамотно тратил электроэнергию Родины.

Вскоре Колюшок женился на Ленке-сварной из другой бригады, тоже, к слову, исключительной мастерице держака и электрода и не дурой выпить. Пить, правда, они бросили одновременно, поскольку горвоенкомат набирал высококлассных электросварщиков для работы в ГДР на судостроительный завод, по-моему, в Ростоке.

Помните? Хотя, не все, конечно, в силу возраста. В 70-е годы в моде были махровые майки-футболки. Такие ярко-жёлтые, с полосатым разноцветным воротником-резинкой, такой же резинкой по рукавам и по низу майки. Да помните, конечно. Но речь не о майке в конце концов.

Бегу я по широкому коридору техникума. Поздняя весна. Солнца — море разливанное. Ярко вокруг.

Бегу как раз в такой желтой майке. Несусь (извините!) в туалет. Чай, компот и другое наружу просились.

Навстречу мне несется ровно в такой же маечке мужчина и странно знакомым голосом спрашивает:

– Паренек, подскажи, где туалет?

Подсказал. Влетели плечом к плечу, в соседних кабинках стоим.

Моем одновременно руки под кранами, смотрю, какое знакомое лицо у мужичка. Потом осенило, это ж Лещенко, концерт его через 10 минут у нас в актовом зале начнется!

Автограф не взял у него. Хотя, чем на чём писать, да и место какое-то двусмысленное.

Тогда же в Одессе купил штаны. Вельветовые. С широким таким рубчиком. Крой почти джинсовый. С клёпками и двойными швами. И цвет был чудесный. Оранжевый, радикальный, яркий.

Думаю, в нашем городе таких штанов больше не было ни у кого. Взгляды прохожих встречали моё появление задолго и провожали тоже долго. Не скажу, что бабули-дедули обидно свистели и улюлюкали в спину, но плевались. Это факт. И с чего бы? Такая красота оранжевая.

Я сначала немного стеснялся. Старался штаны носить редко. В школу не напялишь на себя. На тренировку – тоже. И стащить могли из раздевалки. А по выходным, да. В кино сходить или в другое культурное место.

Штаны прекрасны ещё и тем, что я стал заметной фигурой. Со мной знакомились девушки, хулиганы протягивали руку для знакомства. Слава пришла.

Если бы наша лёгкая промышленность была более развитой и использовала прогрессивные химические красители, то оранжевые штаны просуществовали бы дольше, и мой триумф в городе упрочился. Но… После нескольких стирок штаны поблёкли, оранжевость превратилась в слабожёлтый цвет, а затем совсем посерела.

Однако, в хозмагах продавались анилиновые красители. В таблетках. 15 копеек за штуку. Это был выход из положения.

Бывшие оранжевые красавцы-штаны раз в неделю превращались то в джинсово-голубые, то в красные, то в зелёные. Какие были красители, такие и использовал.

В конце концов штаны превратились в то, что в начале девяностых называли «варёнками».

Секретом превращения штанов в модную одежду не делился ни с кем. Отмахивался, мол, так, при случае достались.

Конец штанов был предсказуем. Их утащили из шкафчика в цеховой раздевалке, где я проходил практику после первого курса техникума.

Больше те штаны я не видел. Исчезли. Наверное, в другой город уехали.

К слову, мне за те штаны предлагали неслыханные сто рублей!

В архиве есть пластинка. Умиляет памятка на внутренней стороне разворота конверта: «Гибкие пластинки можно слушать на электропроигрывателях, предназначенных для долгоиграющих моно- и стереопластинок». А как же, народ в магнитофоны пытался запихивать пластинку вместо бобин. Весело, немного грустно, ностальгично.

Итак, вокально-инструментальный ансамбль «Битлз», Англия. А. Солнце восходит (Дж. Харрисон), Потому что, Б. Поппури (Дж. Леннон и П. Маккартни).

Раньше я для чего-то подписывал пластинки, где и когда их приобрёл. Вот эту синенькую купил в Одессе в 1975 году. Даже помню тот газетный киоск на Привозе. Довольно часто бывал в те времена в городе-герое и наведывался в ту точку продажи. Кое-что удавалось купить. И не только из музыки. Однажды, как в том анекдоте получилось: «У нас с Джаггером 2003-й год памятным оказался: Мик получил титул лорда, а я по роже в Челябинске».

Да, да, да, так и произошло в Одессе в 75-м. Отхватил от местных хулиганов, пытавшихся стрясти мелочишку от пацана залётного. Не стрясли. Но хоть подрались! И пластиночку эту слегка примяли, однако, на качестве воспроизведения небольшой гиб не сказался. Всё равно плохое звучание. Но какая радость была от покупки!

В параллельной группе учился чудаковатый парень Женя. Где-то прослышал он, якобы в городской газете платят гонорар в целый рубль за кроссворд. Вот и увлёкся Женя.

Жаль, что не осталось у меня ни одного его творения. Рыдали всем курсом, когда разгадывали.

Помнится, как-то очередной его шедевр рассматривали, нарисованный на тетрадном листе в клеточку. Среди прочих был и такой вопрос по вертикали: «Дырка в земле. 6 букв» Бились-бились, не подходит ни нора, ни яма, ни овраг. Коля от гордости аж рдел ушами. Оказалось, тАнель.

– Так какого хрена, ты, Женя, тоннель через «а» написал, да ещё с одной «н»? – возмущались мы несмышлёныши.

– Ну, если через «о», то по вертикали «Пышка с начинкой. 7 букв» не получится. А что с двумя «н», так забыл!

Стали думать, что за пышка такая… Оказалось – «ватрушка», только во множественном числе, «ватрушки». Ну и за знания Женю зауважали мы конечно, всё же знает парень, что именно вАтрушка, а не вОтрушка. Молодец.

Подумаешь, во множественном числе, главное, что по вертикали «Сильное чувство. 5 букв» идеально прилегло. «Изпуг», если что!

Так и не стал никогда Женя ни кроссвордистом, ни миллионером. До пенсии проработал слесарем на заводе. А чужие кроссворды от скуки иногда решает и плюётся, если вопросы безграмотные или сложные.

Зашёл к парням знакомым в гости в общежитие. Радушно приняли:

­– Садись, Серый, за стол! Поужинаем. Сейчас Ванька картошку с мясом дожарит.

Дело хорошее. Кто откажется. С тренировки иду, голодный.

Ждём. Заходит Ванька, прихваткой держит двумя руками огромную сковороду. Размером с хорошую банную шайку. Запах потрясающий!

На столе помидорчики маринованные, огурчики. Вилок нет. Баловство это. Ложки. Самый надёжный инструмент. Никогда не подводит. Да и входит в неё не в пример больше.

Ванька опытным глазом охватывает стол и сразу исчезает за дверью. Со сковородой.

Удивлённо смотрю на парней.

– Нормально, – голодным голосом протягивает Колян. – Ложку пошёл искать!

– А чего картошку не оставил? – не понимаю я.

– Хы, – Колян, широко улыбаясь. – Нельзя! Пока инструмент найдёт, сковородочка пустая будет.

Хорошая, важная школа общежитие.