Картинки из Детства. Картинка вторая

— Валелтаааааааа, я насол папейтуууу… — орал своему брату во всю силу лёгких мой сосед по лестничной клетке, круглоголовый пацан-трёхлетка Женька. Кричал он:
— Валерка, я нашёл копейку!
И ничего странного в том, что он так горячо кричал о том, что нашёл копеечку, не было, поскольку тогда и семилетний я, и все пацаны нашего двора были помешаны на игре в пристеночек, требующей этих самых копеечек. Игра была азартной, а потому – запретной. Раз запрещено, то играли, прячась за сараями в центре двора, на площадке, скрытой от глаз родителей, соседей и участкового милиционера.
Вообще, все наши детские игры появлялись как поветрие, словно краснуха какая-нибудь, или корь. Вот, только что безумствовала игра во дворе месяц-два, а сегодня уже и напарников не найдёшь. Так было, когда играли в городки, в «клёк» или в «попа».

«Пристеночек» появился у нас недавно. И не то, чтобы кто-то пришёл посторонний и посвятил в секреты этой игры. Нет. Жил в соседнем от нас доме дядя Петя. Мужик безногий. Ездил на деревянной тачке, с отчаянно гремящими подшипниками вместо колёс, возил на плече специально сделанный им же маленький станок — круг с ременной ручной передачей для заточки ножей, ножниц, топоров и прочего режущего инструмента. Катался дядя Петя лихо, вносился в какой-нибудь двор, резко притормаживал деревянными «утюжками», и от асфальта летели искры, высекаемые подшипниками. Затем снимал с плеча точило, гулким басом кричал: «Ножи, топоры тооооочиииим…» В обязательном порядке к нему сначала сбегалась детвора, поглазеть на товары дяди Пети. Он не только точил инструменты, но и потихоньку приторговывал самодельными игрушками, так, за пятачок отдавал. Самой желаемой игрушкой был шарик, туго набитый тряпьём и обмотанный яркой цветной фольгой. К шарику, размером с небольшую луковицу, привязывалась хитрым способом резинка – «венгерка». Надеваешь на палец кольцо на конце резинки и ходишь с независимым видом по улицам, то бросишь шарик к земле, то к стене, то к пацану какому-нибудь, а тот, дурак, вроде и рад схватить блестящий шарик, ага, сейчас, шарик-то уже раз и в твою ладошку опять впечатался.
Были у дяди Пети и простые свистульки в виде фигурок разных птиц, и такие, что прежде чем свистеть, нужно воды налить в специальный резервуарчик, тогда звук получался не такой пронзительный, но забавный, булькающий.
Помимо этих безделушек, продавал дядя Петя и самодельные леденцы, петушки на палочке. Строго говоря, там не только петушки были, а и рыбки, и белочки, и зайчики. Но почему-то такое доморощенное лакомство называлось именно «петушок на палочке». Только продавалось и покупалось яство очень плохо, поскольку стоило, подумать страшно, пятнадцать копеек за штуку.
Следом за детворой собирались женщины, приносили для заточки инструменты. Дядя Петя, особым образом одной рукой вертел круг, другой — ловко точил ножи, осыпая народ гроздьями искр, а малышня теребила мамок за передники и подолы, заглядывала в глаза, умоляла купить что-то. Матери вздыхали и, рассчитываясь за заточку, — гривенник за каждый наточенный нож, сверху давали то один, то пару или тройку пятаков, и счастливый обладатель петушка принимался блаженно причмокивать или уносился со свистулькой во рту.
Мальчишки нашего двора уважали дядю Петю. К нему можно было прийти с любым вопросом. Как самокат починить или, к примеру, как ловчее закрепить резинку на самостреле. Дядя Петя, казалось, всё умел и знал. Пацаны постарше, украдкой покуривая, сидели на лавочке рядом с дядей Петей, серьёзно обсуждая двигатель новой, недавно появившейся «инвалидки» дяди Степана из нашего подъезда, а дядя Петя внимательно выслушивал доводы пацанов, кивал и не торолливо что-то рассказывал из своей фронтовой жизни.
И дядя Петя, и дядя Степан, хозяин «инвалидки», были фронтовиками. Только вот дяде Пете не повезло, потерял обе ноги, а дядя Степан пришёл без одной. В отличие от дяди Пети, дядя Степан работал на какой-то большой должности в тресте металлургического комбината. Они дружили, и каждый вечер, в тёплое время года дядя Стёпа, возвращаясь с работы, подходил к дяде Пете, угощал его «Беломором», сидел полчасика. О чём они беседовали, нам не дано было узнать, поскольку дядя Петя нетерпеливо отгонял нас. Только один раз услышали, как дядя Петя крикнул вслед уходящему в раздражении дяде Степану:

  • Товарищ капитан, так ведь помощи я ни у кого не прошу, ни у тебя, ни у тех… — он гневно мотнул головой куда-то вверх.
    Нам было интересно, почему у дяди Степана есть машина – «инвалидка», хоть у него только одной ноги нет, а дядя Петя, без обеих ног, и машины у него нет. На наши вопросы дядя Петя улыбался и отвечал, а что, мол, машина эта? У меня тоже тачанка, все четыре колеса, и хлопот нет с ней, знай, солидолом подшипники смазывай, ни бензина, ни масла не ест, подмигивал и заговаривал о чём-нибудь другом, очень интересном и важном для нас.
    Ещё отличало друзей то, что дядя Петя всегда, в любое время года был одет в старую, выцветшую гимнастёрку, залатанную неумелыми руками, но всегда чистую. Зимой он напяливал армейский ватник или коротко подрезанную шинель и старую порыжевшую военную же шапку с побитым молью сукном на макушке. Только 9 мая дядя Петя цеплял на всё ту же гимнастёрку свои награды, не густые, но очень значительные. И медаль за «Отвагу» была и несколько медалей за освобождение ряда городов, и два ордена «Красной звезды» сурово перемигивались между собой, и даже «Красное Знамя», с чуть надколотым лаком на кончике знамени, украшали его грудь.
    Дядя Степан ходил в рубашке с галстуком, в пиджаке, на котором был приколот широкий ряд орденских планок. Он мог похвастаться целой охапкой орденов и медалей, прямо выставка расцветала на груди офицерского кителя. Видимо, блеск золота офицерских погон не подпускал нас, мальчишек, поближе рассмотреть награды дяди Степана. Однако, он относился к нам неплохо. Бывало, иногда вернётся с работы, заведёт свою «инвалидку», откроет брезентовый верх, запустит целую ораву ребятни и давай кататься по дворам, а то и на проспект Металлургов выкатывался. Впечатлений было!
    Так вот, однажды весенним вечером и рассказал на свою беду дядя Петя нам, пацанам, про игру в пристеночек, показал один раз и всё. Этого одного раза хватило. Уловили правила игры моментально. Тут уже были забыты лапта, футбол, волейбол и прочие забавы. Резались до полной темноты, когда уже и достоинство монетки-то оценить нельзя было. Те, кто мог похвастаться хоть чем-нибудь, хоть копеечкой, хоть двухкопеечной денежкой, принимались в игру. Сразу появились чемпионы и вечные должники. Честно говоря, я не знаю, кем бы стал в иерархии игроков, поскольку играл только два раза. В первый раз вступил в игру, имея наличный капитал в сумме трёх копеек. Проигрался. Осталась одна копейка. На следующий вечер с лихвой отыгрался, позванивая в кармане горстью медяков, вернулся домой, гордо так положил на обеденный стол что-то около двадцати копеек. Любуйтесь, дорогие мама и папа, сын ваш не просто так играет-гуляет до поздна, а вот, даже зарплату в дом принёс. Угу… Ох и влетело мне тогда. Не физически, нет, морально, но зато так, что до сих пор помню. И так мне стыдно тогда стало, что никогда в жизни я больше не играл в азартные игры, даже гораздо позже, когда появились у нас в стране первые автоматы-стрелялки и то, разок попробовал, понял, что завожусь, и больше не подходил к ним. Ну их к чёрту!
    А у дяди Пети вскоре начались неприятности. Приходили к нему отцы-матери, беседовал с ним и дядя Степан, ругались за науку, потом и участковый зашёл, пригрозил арестовать или оштрафовать. Так что дядя Петя очень просил нас прекратить игру, что, в общем-то, мы и сделали, только самые отчаянные игроки ушли подальше, в чужие дворы и закоулки в парке и за кинотеатром «Восток». М-да….

Снега у нас в Казахстане зимой хватало. Если уж пошёл, то сразу метровым слоем наваливал, потом — опять и опять, так что вскоре город укутывался снеговой периной, скрывая первые этажи домов. Всю зиму техника занималась уборкой, расчищались дороги и площади, а вдоль тротуаров широкими вылами высотой в два-три метра до самой весны лежал снег. Вообще, городские власти боролись со снегом очень оригинальным способом. Неподалёку от центра города находился огромный пустырь, куда и свозили основную снеговую массу. Но тут он не лежал уродливыми грязными горами. Дело в том, что город моего детства был и сам молод, и жители его были молоды. Гигантский металлургический комбинат требовал рабочих рук и умных голов. После событий конца пятидесятых годов, когда в городе вспыхнуло восстание измордованных голодом, нехваткой питьевой воды, житьём в палатках. Люди, приехавшие на строительство сталелитейного производства по комсомольским путёвкам, выдававшимся не только добровольцам, но и в строго обязательном порядке, то есть, насильно, просто не выдерживали таких условий. Уехать из города не могли, потому как дезертирство, и до уголовного дела не далеко. Да и куда уедешь? Назад, домой, к маме? А кто тебя там ждёт? Где устроишься на работу? Нет уж, раз партия велела быть тут, вот и будь тут. Существуй.
Сначала, конечно, увлекала романтика, палаточный городок, пища с костра, привозная вода, гитара по ночам, волейбол в обед и вечером. Потом оказалось, что такого количества людей здесь не нужно. А комсомольцы всё прибывают и прибывают. Не справляется город с такой оравой, нет ни воды, ни продуктов. Да и работы нет. Раз уж её нет, то и зарплаты тоже. Так на что жить? Вот и вспыхнуло восстание. Подавили, конечно, и жёстко подавили. Армию привлекли. Бунтовщики тогда милицию к рукам прибрали, разоружили.
После всех этих событий, после приезда на место событий тогда ещё совсем молодого члена Политбюро ЦК КПСС Леонида Брежнева, в городе стали происходить позитивные изменения. Стали строиться жилые комплексы нового города, многоквартирные трёх и пятиэтажные дома, малосемейки, общежития. Приехали на стройку молодые архитекторы. Вскоре появились и ледовый дворец, и здание драмтеатра, и концертный зал, и новые проспекты с трамвайными линиями, и парки, и скверы. Фасады домов не были безликими, то расцветка отличала их, то на глухих стенах разноцветные картины выкладывались мозаикой, кирпичом или просто стойкой краской. Конечно, картинки относились к соцреализму: космонавт со спутником в руке, металлург на фоне мартеновской печи, рабочие и колхозники с серпами-молотами. Больше всего мне нравился дом по соседству с нашим, где был изображён улыбающийся мальчишка, над ним огромное ярко-жёлтое светило и надпись: «Пусть всегда будет солнце!» Во дворах многоэтажек установили детские городки, не безликие металлические, а нарядные деревянные избы-срубы, горки, турники и прочее. Зимой почти в каждом дворе заливались катки, уже не говоря о школьных и парковых ледовых полях, где ярко горели разноцветные лампочки и допоздна играла музыка. Было такое ощущение, что с первым снегопадом народ переобувался в коньки и лыжи. Детвора с утра до вечера носилась по льду, по снегу. Рылись глубокие пещеры-лабиринты в сугробах, строились снежные крепости, только, увы, надо было высидеть первую смену в школе, а потом ещё и уроки учить.
Итак, снег свозился на пустырь, и тут к нему подступались архитекторы с топорами, лопатами и водой. Очень быстро из свезённого снега возникали замки, крепостные стены, фигуры сказочных персонажей. Всё это было не просто антуражем, каждое строение было либо завуалированной горкой, либо дорожкой-жёлобом для скоростного спуска на санях, либо мудрёным лабиринтом с полутораметровыми стенами, из которого редко кто сам мог выбраться, поплутав по нему, просто перелазили через стены. После каждого обильного снегопада на пустыре появлялось что-то новое и интересное.
Однажды я возвращался из школы, по пути домой заскочил к маме на работу, получил у неё ключи от квартиры, помчался обедать. Прямо перед окнами треста, где работала мама, проходила дорога, по ней, не спеша, двигался пассажирский автобус. Да и куда торопиться транспорту? Хоть гололёда и нет, но толстый слой снега на асфальте хорошо укатан. Я видел автобус, но, прикинув, что всё же успею перебежать дорогу, разбежался на тротуаре и заскользил подошвами валенок к противоположенному тротуару. Водитель автобуса начал притормаживать, увидел, что не успеваю я. Всё вокруг будто застыло, наступила полная тишина. Почему-то я видел перед собой только широко открытые, испуганные мамины глаза. В тот миг, когда тупая морда автобуса почти коснулась меня, я был уверен, что со мной ничего не случится. Всё же я успел проанализировать ситуацию. Хвост автобуса стало заносить вправо, теперь могло ударить только плашмя. Я был готов к этому. И когда автобус коснулся меня, я уже бросился к сугробу. Машина вдавила моё тело в снег, откуда я довольно быстро выкарабкался и бросился бежать. Всё произошло настолько быстро, что водитель даже не успел выскочить из кабины. Я уже скрывался за углом дома, когда до меня донеслись крики людей. Ох, и мчался я тогда!
Только успел открыть замок двери, как по-сумасшедшему затрезвонил телефон. Звонила мама. Вечером был разбор полётов. А как же!
Честное слово, ни на секундочку я тогда не испугался! Почти сразу забыл про происшествие. Правда, через какое-то время всё же проанализировал событие и пришёл к выводу, что отсутствие паники с моей стороны помогло мне спастись.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *