Как говаривал наш старшина Губенко: «Солдат — не смородина, его и без сахара употребить можно!» В целом старший прапорщик был милейший человек, в меру пьющий и почти не ворующий.
Да, чуть не забыл. Он интеллигентно пользовался матерными словами. Мягко так. Не обидно.
Начальником учебного центра был подполковник К. Крупный дядька, под два метра ростом, статный, всегда гладко выбритый, излучающий оптимизм и здоровье. Бытовала байка, будто однажды он легко уложил троих мужиков впечатляющей наружности в одном из питейных заведений города Ч. Охотно верилось, поскольку К. любил заявиться в спортгородок, поотжиматься вместе с солдатским людом, покрасоваться на перекладине, вызвать на единоборство кого-то одного, войти в раж после победы, вытащить ещё пару, а то и тройку желающих, и рубиться с ними. Иногда в полную силу, если на «татами» оказывались боксёры или борцы, или просто угрюмые качки. Зрелище ещё то было.
Казалось бы, обыкновенный наполеон. Не совсем обыкновенный, если честно. Вкусный, конечно, мяконький, сочный и сладкий. Что самое важное — домашний! В общем, в самый раз на завтрак: кофе и кусок торта. С детства люблю
Старшине, прапорщику Губенко, никогда не прощу жестокости. Не ко мне, нет, к наполеону.
В общем, привезли нас в воинскую часть. Это после недели путешествия из Ставрополя в Черняховск под Калининградом. На сборном пункте трое суток, затем в вагоне. Еды полно было. Разной. Выпивали, закусывали разносолами домашними. Чего только не было. Паёк армейский, выданный в дорогу, щедро раздавали щедрым проводницам в довесок к червонцу за поллитру.
В моем личном сидоре, да, как и у всех, оставалось ещё много вкусностей, в том числе и нетронутый наполеон. Как-то закуской он не особо бы пошёл.
— Ерунда! — думал, — Зато первый завтрак в армии под тортик у нас с пацанами будет!
Не сложилось
Полк. Плац. Построение. Огромный костёр. Продукты, летящие в огонь. И мой тортик после приказа прапорщика Губенко неловко брошенный моей рукой в огонь. Как обидно было.
Жил у нас во дворе, в соседнем доме, дядя Петя. Фронтовик. Инвалид.
В ту пору их ещё много было безногих и безруких, опалённых и неприкаянных, цепляющихся за жизнь и совсем опустившихся.
Дядя Петя точил ножи. Ездил по городу на деревянной тачке с наждаком за спиной. Ловко наводил ножи, ножницы, топоры и прочее.
Мы никогда не видели его пьяным. Чуть «припудренным» да, каждый день. Однако, дело такое, иногда вместо копеечки хозяйка чарку подносила.
Дядя Петя в таких случаях отставлял точило в сторону, просил полить ему на руки водой, тряпицей насухо вытирал руки, выпивал стопку, закусывал, чем предлагали: огурцом, кусочком колбасы с хлебом, хвостиком селёдки, благодарил и вновь принимался за дело, если были заказчики, если нет, прилаживал за спину станок, упирался в землю деревянными утюжками и ехал в другой двор.
Осип уже тогда был глубоко пожилым человеком. Осе было за тридцать. Познакомились мы тривиально. Поздно вечером двое хулиганов били Осипа прямо у его подъезда. И прямо по лицу. Ося закричал: «Помогите!». И я помог.
Просто побежал на крик. Хулиганы отступились от Осипа. Унесли его куртку. Осип пригласил отметить спасение.
Мы сидели на маленькой кухне в кирпичной девятиэтажке. Пили портвейн «777» — «Три топора» и беседовали. Странно, у меня юного и у пожившего человека нашлись общие интересы.
Жуткая задница накрыла всех в конце девяностых. Правительство подгадало и с размером, и необъятной глубиной. Началась канитель с работой, деньгами. Чтобы хоть как-то перебиваться, пришлось встать на учет в центре занятости.
Летом 1999 года я стоял в очереди к инспектору в центре занятости. А центры занятости в то время были кошмарными. Обшарпанные помещения со столами, за которыми сидят исполкомовского вида тетки, совмещающие прием граждан с частыми перекурами и чаем с булочками. Столы завалены бумажками и хлебными крошками. Маленькое помещение насквозь пропитано людским распаренным мясом и приправлено конгломератом пота с духами «Москва» и дешевого дезодоранта.