Моему отцу Валентину с любовью........ Эпиграф : “Как упоительны в России вечера” С деревянной ступеньки глинобитной казармы далеко вперед просматривался участок каменистой земли, плавно переходящий в чудесный закат, состоящий из нескольких полосок алой зари и купола звездного неба над головой. От разбросанных в закатном сумраке домиков заставы доносился стрекот цикад. Светящиеся окошки и жужжание клубного кинопроектора, с доносившимся громким хохотом бойцов, делали настроение хорошим и совсем домашним, несмотря на удаленность родного дома на две тысячи километров. Хорошо вот так вернувшись из наряда, почистив оружие и сходив в баню, сидеть на ступеньках, вдыхать вечерний прохладный воздух и думать не о местных каменистых дорогах, а о единственной дороге, ведущей к концу длинного трехлетнего пограничного пути из Туркмении в родной город. От размышлений отвлекли испуганные глаза и враз севший голос коновода: - Товарищ старший сержант, Орлик заболел. Тут нужно сказать, что по штату наша застава относилась к высокогорью и имела несколько лошадей. И должность моя - командир отделения кавалеристов предусматривала не только вольтижировку и рубку лозы, но и ответственность за лошадей, числящихся в моем отделении. Как вы думаете, можно простить коневоду, не понимающему прекрасное, прерванные мысли о доме? Ни в жизнь! А что делать? Служба. В конюшне было темновато, керосиновая лампа едва освещала стойло Орлика. - Вот видите, товарищ сержант, лежит, не встает даже, боками только водит! - чуть не плача, причитает солдат. Я коснулся теплого лошадиного бока. - Уфффффффф, - вздохнул Орлик и обернулся к нам, моргнув крупным, карим, доверчивым глазом. Растерянно походили вокруг лежавшего коня. Посмотрели в зубы. - Не знаю, - я растерянно почесал затылок. - Слушай, поставь ему градусник, проверь температуру, потом вызови фельдшера. Если что-то не так, тогда буди. После наряда спать хочу, сил нет. Спал я крепко, и снились мне летние городские улицы, девушки в воздушных платьях и, конечно, мама. Вырванный из сна толчками в бок, долго ругался, никак не мог прийти в себя. - Товарищ сержант, товарищ сержант! Орлик… - Что с ним? - Я рывком сел на кровати. Округлившиеся глаза коневода светились фарфоровыми тарелками в темноте: - Товарищ сержант! Я пришел, а градусника нет. - А чего орёшь? Ну, выпал, наверное. -Нет, товарищ сержант, его совсем нет, ни в стойле, нигде. Я сено руками перебрал. Все комочки навоза просмотрел. Нет его. - Господи, ты хочешь сказать?! - от догадки я окончательно просыпаюсь. - Товарищ сержант, он в него ушел. Там же стекло и ртуть, если… Полураздетые, растолкав фельдшера, прибежали в конюшню втроем. Фельдшер-ефрейтор, мой одногодок, долго не мог поверить в случившееся: - Слушай, Валентин, да не мог он того…вовнутрь провалиться! Коновод опять затянул свою песню - Товарищ ефрейтор, я поставил, вышел на пару минут, вернулся, а его нет. Фельдшер пошел к выходу. - Эй, ты куда? - остановил его я. - Да дело, Валя, такое - клизму ему будем ставить. Через полчаса напряженное красное лицо фельдшера стало злым. - Идиот, орал он на коновода, не стой у его филейной части! Не отмоешься потом! Накачал воды - отскочил. Все, повели на выгул. Прогулялись с конём в поводу. Осмотрели продукты жизнедеятельности. Нет ничего. - Значит так, - предложил фельдшер. - Сейчас промывание желудка будем делать. Ты, боец, давай на кухню, парь зерно, чтобы стенки желудка, если есть осколки, не повредило. Промыли желудок, поставили клизму, через зонд закачали распаренную, растертую пшеницу. - Ничего? - спросил я у фельдшера, ковыряющего палкой в лужах. - Ничего. Через два часа снова вывели коня. Я смотрел на его дрожащие ноги и думал, что со мной будет, если он сдохнет? Орлик повернул к нам вымученную безропотную морду и тихо, вроде как шёпотом, попытался проигогогать. - Вот, скотина бессловесная, а смотри, как все переносит! - задумчиво произнёс фельдшер. - Ну, давай еще клизму! Завели Орлика в стойло, закачали воды. Конь встать уже не смог. Из его глаз, отрываясь друг от друга, скатились крупные чистые слезы. Жеребец вытянул красивую шею, положил ее на соломенную подстилку и оскалился крупными желтыми зубами. Фельдшер встал: - Все, ребята. Последнее средство - достать через анус. Я стоял, смотрел на него, одевающего длинную, по локоть, перчатку и думал о так хорошо начавшемся с заката вечере. - Ты, - сказал фельдшер коневоду, - держи его за голову. Коневод поплелся в голову Орлика. Фельдшер выдохнул: - Давай, Валя, свети. Я подошел к столбу и, снимая фонарь, поднял глаза на табличку с кличкой лошади и окаменел. - Ты чего, Валя? Давай свети! - начал сердиться фельдшер. - Сколько ждать тут! У меня шевелились губы, перечитывая надпись на табличке. Буквы складывались в слово, дрожали и расплывались, но, тем не менее, надпись в Орлика не складывалась. Даже отдаленно Рассвет Орликом быть не мог. Я сорвал чуть выше висящую уздечку и медленно пошел к коневоду. Фельдшер подскочил: - Вы что, надо мной издеваетесь? Я взревел: - Идиот! Дебил! Это же Рассвет! Где ты Орлика увидел? Коневод метнулся к выходу. Я мчался за ним, вкладывая в удары уздечкой всю душу, злость и ощущение безвозвратно потерянного прекрасного вечера. Сорвав злость еще с уздечкой в руках, вернулся в конюшню, где около лежащего Рассвета застыл фельдшер. - Ты чего, Валя? - недоуменно произнес он. - Это не Орлик. Это - Рассвет! - сквозь хохот попытался объяснить я. - Мы что, не того коня мучили? - переспросил фельдшер. - Не того, конечно не того! - А где тот? Я подошел с фонарем к соседнему стойлу. Там мирно спал Орлик, и у него из-под хвоста виднелась стеклянная трубочка термометра. |